Торнсайдские хроники - Страница 46

— Именно.

— Насколько сильно повздорил?

— Порядочно. У Майлза сломана рука, и, похоже, есть вероятность, что она так никогда полностью и восстановится. Я знаком с лекарем, который его пользует. Тот говорит об этом переломе с таким восторгом, будто речь идёт о произведении искусства.

— Похоже, переломы этот твой лекарь любит больше, чем своих пациентов, — заметила Мири.

— А ты можешь назвать хоть кого-нибудь, кто испытывал бы симпатию к Майлзу? — поинтересовался в ответ Люк.

— Я могу, — мрачно сказала я. — Алан Рейвен.

— Вот в этом-то и проблема, — подтвердил Люк.

— Из-за чего Кентон повздорил с Майлзом? — продолжила допрос я.

Люк поморщился.

— Всех деталей не знаю, да, признаться, и не хочу, слишком мерзко. Есть одно семейство торговцев, они у Алисдейра вроде как под покровительством.

Я кивнула. В этом не было ничего необычного: та или иная семья торговцев или ремесленников вполне могла находится под покровительством какого-нибудь дворянина.

— Ну, в общем, не знаю, с чего это всё началось, — продолжал Люк, — но на днях громилы Майлза ворвались к ним в дом. Хозяина избили, а его жену и дочь увезли к барону. Он надругался над обеими, а потом, когда наигрался, отправил их обратно. Дочка полезла в петлю. В общем, Алисдейр, когда узнал, пришёл в ярость.

— Я могу его понять, — заметила Мири.

— Стоп-стоп-стоп, — замахала руками я. — Будь Майлз хоть тысячу раз бароном, это серьёзное преступление, за такое вешают на площади независимо от социального положения и заслуг перед королевством. Кентон, при всей своей вспыльчивости, не идиот. Почему он не пошёл в суд? Он — дворянин, его показания не смогли бы проигнорировать.

— А кто тебе сказал, что он не пошёл? — откликнулся Люк. — Именно так он первым делом и поступил. А там ему уже популярно объяснили, что лучшего друга и протеже Рейвена никто и пальцем трогать не собирается. И ни перед каким судом, кроме Страшного, он не предстанет, да и там может сработать какая-нибудь протекция. Вот после этого Алисдейр отправился беседовать с Майлзом лично. Исход этой беседы вам уже известен.

— А дальше?

— А дальше Майлз побежал жаловаться к папочке. А тот уже отправил к дому Алисдейра целый отряд. Кентона силой приволокли на площадь и запихнули в колодки. Барон, с точки зрения графа, — личность неприкосновенная.

— На сколько часов его приговорили? — спросила я.

— Представления не имею. Не уверен, что цифра вообще прозвучала.

— То есть сейчас он на площади?

— Да.

— Эй, Абигайль, ты куда? — нахмурился Брендан.

— У меня возникло непреодолимое желание сыграть в карты, — хмуро ответила я.

Думаю, мой ответ правильно поняли все, кроме самого Брендана.

На то, чтобы дойти до площади быстрым шагом, потребовалось меньше десяти минут, и около половины пятого я уже была на месте. Было по-прежнему по-дневному светло, как и обычно в такой час в это время года.

Кентона я увидела сразу, но зрелище это, должна признать, не доставило мне ни капли радости. Одежда Алисдейра была измята и разорвана в нескольких местах, на лице темнела струйка запекшейся крови, сбежавшей из рассечённой губы. Шея и руки были просунуты в специальные прорези в деревянных колодках, крепившихся к позорному столбу. При этом для того, чтобы сделать наказание более мучительным, колодки крепились сравнительно низко, чтобы приговорённый, если не был совсем уж маленького роста, был вынужден стоять, согнувшись в три погибели.

Я сглотнула. Моё собственное наказание, из-за которого я не так давно была готова чуть ли не бежать из графства, казалось сейчас детским лепетом. Сделав глубокий вдох, а затем резко выдохнув воздух, я направилась к столбу с жизнерадостной улыбкой на лице.

— Извини, в карты с тобой сыграть не смогу — руки заняты, — первым заявил Кентон, помахивая в знак подтверждения торчащими из колодок кистями.

Выглядел он устало, но держался хорошо. Надо сказать, намного лучше, чем я в своё время. Впрочем, на то они и аристократы: их чуть ли не с рождения учат держаться при любых обстоятельствах. Чувство собственного достоинства — в первую очередь, все остальные эмоции — даже не во вторую, а в третью. Однако тем большим испытанием на прочность должно было явиться подобное наказание…

— Я и не думала играть с тобой в карты, — многообещающе возразила я. — Я собираюсь использовать тебя совершенно по-другому.

— Только не говори, что собираешься взять у меня интервью, — простонал он. — Всё, что угодно, но только не это. Можешь даже надо мной надругаться.

— Надругаться над тобой я всегда успею, — возразила я. — У меня есть совершенно другая идея. Видишь ли, когда я работаю над статьями, мне бывает нужно зачитывать кому-то вслух свои черновики. Но никто почему-то не хочет слушать, все в ужасе разбегаются. А ты ведь сейчас разбежаться не сможешь. Вот и будешь моим слушателем.

Я самодовольно потёрла руки.

— Абигайль, откуда в тебе столько садизма? — поморщился он. — Я ведь даже уши заткнуть не смогу.

— На это-то весь и расчёт, — радостно сообщила я.

В процессе разговора я извлекла из сумки флягу с водой и шагнула к Кентону поближе.

— Не положено, — тут же заявил стражник, до сих пор в разговор не встревавший и только не без интереса следивший за его ходом.

Ещё бы ему не следить, ведь волей-неволей он был бы вынужден стать вторым слушателем моих гипотетических черновиков.

Я молча извлекла из кармана серебряную монету и молча же сунула её в привычно подставленную ладонь.