— Ну, разумеется.
Привычно подписав тот же номер недельника, который в своё время протянул мне Томми Костолом, я вернула его сопровождающему.
— Теперь дождитесь, пока я начну с ней говорить, и тогда идите в дом, — проинструктировал меня он.
— Спасибо.
Он пошёл вдоль стены дома соседки, завернул за угол и громко постучал в дверь. Сперва ответа не было, но после повторного стука из-за двери раздался настороженный голос:
— Кто там так поздно?
Я откинула полог и заглянула в фургон.
— Сможешь выйти? — прошептала я Кентону.
— Постараюсь, — шепнул он в ответ.
К его мышцам постепенно возвращалась способность функционировать более или менее нормально; во всяком случае, он выбрался из фургона и с моей помощью добрался до двери. А между тем до нас доносились голоса со стороны соседнего дома.
— Многоуважаемая госпожа, — проникновенно говорил наш недавний сопровождающий, — я хочу обратиться к вам с покорнейшей просьбой.
— С какой такой просьбой? — ворчливо спросила Лукреция. — Милостыню не подаю!
— Ну что вы, госпожа! — с упрёком в голосе произнёс мужчина. — При чём тут милостыня?
— А в чём тогда дело?
— Не соблаговолите ли вы пустить к себе на постой немолодого, но страстного мужчину в самом расцвете сил?
Ответом ему было напряжённое молчание за стенкой.
— Вот безумец! — прошептала я, тихонько открывая дверь чёрного хода. — Если оттуда сейчас высунется пара загребущих ручек, и Лукреция с криком «Мужчинка, ничейненький!» затащит его внутрь, я его спасать не пойду!
К счастью для моего сегодняшнего сообщника, в ответ на очередное проникновенное «Мадам, ну что же вы молчите?» из дома Лукреции послышалось визгливое «Убирайтесь, или я позову стражу!»
— Ну, и слава Богу! — тихонько заключил мужчина в чёрном и возвратился на козлы как раз тогда, когда я заперла свою дверь с внутренней стороны.
Оказавшись дома и усадив Кентона на кушетку, я первым делом поспешила проверить, что обе двери заперты, а окна как следует занавешены. Это, конечно, была перестраховка: я ко всему подготовилась заранее.
— Абигайль, ты хоть понимаешь, какие неприятности на себе навлекаешь? — обречённо спросил из своего угла Кентон.
Кто бы говорил!
— Лучше бы ты понимал, какие неприятности навлекаешь на себя, когда надумал пачкать Майлзу сапоги, — отозвалась я, ставя перед ним блюдо с двумя кусками холодного пирога.
— Это было моё дело, — горячо сказал он, особенно выделяя слово «моё».
— А я обожаю совать свой нос в чужие дела, — беззаботно пожала плечами я, нажимая, пока суть да дело, на нужные рычаги над очагом. — Издержки профессии. За это нас, газетчиков, так и не любят.
Он озабоченно покачал головой, видимо, сокрушаясь моей беспечности.
— Я должен как можно скорее отсюда уйти.
Глядя, как Кентон с трудом поднимается на ноги, хватаясь рукой за спинку кушетки, я лихорадочно соображала, как бы поделикатнее объяснить ему, что, пока он хоть слегка не оклемается, это очень плохая идея.
— Я вовсе не собираюсь так просто тебя отпускать, — заявила я. — Ты, между прочим, ещё обязан на мне жениться.
— Я обязан что?!
Кентон, как подкошенный, рухнул обратно на кушетку.
— Жениться, — довольно осклабилась я. — Да ты кушай, кушай. А как ты думал? Мы с тобой в поздний час сидим в моём доме наедине. Это меня, между прочим, компрометирует.
— Хочешь сказать, что именно для этого приволокла меня сюда? — осведомился он, видимо, немного успокоившись и потому принимаясь, наконец, за пирог.
— А как же? — подтвердила я. — Хочу, знаешь ли, стать дворянкой.
— И это всё? — разочарованно протянул он. — А я-то думал, ты хочешь за меня замуж, потому что я такой умный и красивый.
— Не волнуйся, сейчас ты похож на пугало твоего любимого цвета — красно-зелёно-синего, — мило улыбнулась я. — Ни одна девушка не позарится.
Я пощупала ладонью большой сосуд с нагревающейся над очагом водой.
— Сюда могут нагрянуть в любую минуту, — серьёзно сказал он. — И тогда крупные неприятности будут не только у меня, но и у тебя.
— Не думаю, что они так быстро сюда нагрянут, — возразила я. — Во-первых, вполне вероятно, что тебя не хватятся до утра. Во-вторых, не станут так сходу разыскивать, с докладом Рейвену утра дождутся точно. А в-третьих, у любого газетчика предусмотрен тайник, на случай, если придётся прятать ценные документы.
— И что, ты полагаешь, я умещусь в тайник для документов?
— Конечно. Ну, в крайнем случае сложим тебя вчетверо, — оптимистично пообещала я. — Что же касается крупных неприятностей… они появились у меня не сегодня. И, кажется, именно ты до сих пор помогал мне с ними справиться. А долг, говорят, платежом красен.
— Нашла, с чем сравнивать.
— А в чём разница?
— Она очевидна. Что насчёт этих людей, героев твоей статьи? Они не приведут сюда стражу?
Я уверенно покачала головой.
— Они — профессионалы. К тому же у этих людей свои законы чести. Может, и своеобразные, зато непреложные. Они никогда не предают своих.
— А ты в их кругу своя? — прищурился он.
— Да я в любом кругу своя.
Нажав на пару рычагов, я привела в действие механизм, передвигающий сосуд с нагревшейся водой, остановила его над предварительно выдвинутой ванной и сняла небольшую круглую крышку. Горячая вода стала быстро переливаться в ванну. Кентон, нахмурившись, наблюдал за моими действиями.
— Что ты делаешь? — спросил он, наконец.
— А что, есть варианты? — осведомилась я. — Чем задавать глупые вопросы, лучше раздевайся.